сбора ежевики, мы постоянно видим их рядом и при этом не только не удивляемся, но и не думаем об этом вовсе. Писатели менее выдающиеся — а среди них есть и те, кто пользуется широким успехом, — зацепились бы за «контраст», убежденные, что, подчеркивая его при всякой возможности, производят точное анатомическое исследование. Но для автора «Жен и дочерей» подобное анатомирование равнозначно ломке костей. Персонажи ее истории рождены естественным образом, а не сконструированы, подобно чудовищу Франкенштейну; когда сквайр Хэмли выбрал себе жену, уже тем самым было предрешено, что его сыновья, самым естественным образом, будут обладать тем же сходством и различием, что плод и цветок на ветке. Это ясно без слов. Именно такие различия и должны были возникнуть в браке между сквайром Хэмли и утонченной, изысканной, выросшей в городе женщиной, а что касается взаимной привязанности молодых людей, их доброты (здесь уместно употребить это слово как в старом, так и в новом значении) — они лишь воспроизводят те незримые нити любви, связывающие совершенно непохожих друг на друга родителей узами, которые крепче кровных.

Впрочем, не станем более распространяться в этом ключе. Тем, кто знает, что есть, а что не есть подлинная литература, нет нужды лишний раз объяснять, что миссис Гаскелл была одарена наивысочайшими свойствами человеческой природы, что они обрели особую силу и расцвели особой красотой ближе к закату ее дней и что она оставила нам произведения, которые можно причислить к самым неоспоримым и великим творениям английской словесности. Да и сама она была именно такой, какой предстает нам на страницах своих книг: женщиной мудрой и добродетельной.

Мэри Бартон

(перевод Т. Кудрявцевой)

Предисловие автора

Три года тому назад мне (в связи с обстоятельствами, на которых нет нужды подробно останавливаться) захотелось написать роман. Хоть я и живу в Манчестере, но нежно люблю деревню, а потому моей первой мыслью было избрать для повествования сельскую жизнь, и я уже набросала несколько глав повести, действие которой разворачивалось в Йоркшире в эпоху, удаленную от нас более чем на сто лет, как вдруг мне пришло в голову, что ведь и жизнь тех, с кем я ежедневно сталкиваюсь на шумных улицах Манчестера, наверно, тоже отмечена глубокими чувствами и благородством. Я всегда от души сочувствовала измученным людям, которые, видно, всю жизнь обречены тяжко работать, борясь с нуждой, — людям, являющимся игрушкой обстоятельств в большей мере, чем многие другие. Стоило мне проявить немного сочувствия, немного внимания к тем труженикам, с которыми я была знакома, и двое-трое, наиболее склонные к размышлению, открыли мне свои сердца: я увидела, что они озлоблены на богачей, что, глядя на ровное течение этих внешне счастливых жизней, они испытывают лишь еще бо́льшую тревогу перед своим неверным, похожим на лотерею будущим. Не мне судить, достаточно ли основательны их горькие сетования на то, что люди имущие — особенно хозяева, чье богатство они помогли увеличить, — нимало о них не заботятся. Могу лишь сказать, что убеждение, будто их ближние относятся к ним несправедливо и бессердечно, мешает многим бедным, невежественным рабочим Манчестера примириться с Божьей волей и сеет мстительное чувство в их сердцах.

Чем больше я размышляла над злополучными отношениями, сложившимися между теми, кого, казалось бы, должны тесно связывать общие интересы, а именно между нанимателями и нанимаемыми, тем больше мне хотелось как-то рассказать о страданиях, которые порой выпадают на долю этой бессловесной массы, — о страданиях, усугубляемых отсутствием сочувствия со стороны счастливцев или ошибочной уверенностью, будто это так. Если мнение, что никто, кроме самих страдальцев, не замечает тех несчастий, которые с равномерностью прилива обрушиваются на трудящихся нашего промышленного города, — ошибочно, то это ошибка чрезвычайно печальная по своим последствиям для всех сторон, а потому необходимо, дабы общество с помощью новых законов, а частные лица с помощью милосердных дел, пусть даже подобных «лепте вдовицы», как можно скорее побудили рабочих отказаться от столь печального и неправильного представления. Сейчас, мне кажется, они уже не верят, что слезы и жалобы могут чему-нибудь помочь, — губы сжаты, готовые проклинать, кулаки стиснуты и занесены для удара.

Я ничего не смыслю в политической экономии промышленного производства. Я старалась писать правдиво, и если то, что я здесь изложила, совпадает с какой-то системой взглядов или чему-то противоречит, то это совпадение или противоречие чисто случайное.

Могу сказать лишь одно: представление, которое сложилось у меня о состоянии умов рабочих Манчестера и которое я попыталась изобразить в этой повести (законченной около года тому назад), подтверждается теми событиями, которые произошли недавно на континенте и участниками которых были представители именно этого класса.

Октябрь 1848

Глава I

Таинственное исчезновение

Как тяжко без просвета

Трудиться целый день,

Когда душистым полднем

Манит деревьев сень.

Вот Ричард с Мэри вместе

Ведут гулять детей

И будут с ними долго

Бродить среди полей. [106]

Манчестерская песня

Неподалеку от Манчестера раскинулись луга, известные его обитателям под названием «Покосы», — по ним змеится дорога, ведущая в деревушку, находящуюся в двух милях от города. Несмотря на то что луга эти расположены в низине и что их не украшает ни одна роща (обычная и чрезвычайно привлекательная особенность таких равнин), в них есть какое-то очарование, ощутимое даже для обитателя горных краев, который не может не увидеть и не почувствовать разницы между этими ничем не примечательными, но доподлинно сельскими местами и шумной суетой промышленного города, откуда он вышел всего полчаса тому назад. Там и сям виднеются старые фермы с выбеленными стенами под почерневшими кровлями, окруженные надворными строениями, — они говорят об иных временах и иных занятиях, чем те, которым посвятили себя ныне жители округи. Здесь в положенное время года можно увидеть и сенокос, и пахоту, и прочие таинства сельской жизни, неведомые горожанам и потому особенно ласкающие взор; здесь, оглушенный грохотом машин и наковален, рабочий может дать отдых уху и насладиться чудесными звуками сельской жизни — мычанием коров, призывными кликами доильщиц, кудахтаньем и гоготаньем на старых птичниках. Поэтому вы не удивитесь, узнав, что луга эти являются излюбленным местом отдыха в воскресные дни, как не удивились бы, если бы могли видеть, а я должным образом описать всю прелесть одного перелаза через изгородь, и тому, что в таких случаях около